Мужичок-оператор чуть не плакал. Он оказался более проницателен чем его напарница и уже смекнул к чему идёт дело.

Что ж…

Я понимаю, как тебе обидно, брат. Чисто по-мужски я тебя прекрасно понимаю. Но и ты меня пойми; пойми и давай-ка уже уёбывай туда, откуда вылез. Во френдзону.

Хлоп! — дверь за оператором закрылась.

— Итак, — Черепашкина взялась за телефон, открыла заметки и приготовилась записывать.

— Итак, — повторил я за ней. — А что, прям сразу и начнём?

— Ну да.

— Эх, рыжик-рыжик, — я покачал головой. — А как же для начала настроиться на прозу? А как же продумать архитектуру повествования? Не-не. Сначала нужно поймать настроение. А для этого нет средства лучше, чем бокал игристого, как думаешь? Брусника!

Брусника появилась прямо из кустов. В одной руке моя дриадка держала бутылочку шампанского, а в другой три бокала.

— Это моя ассистентка, — сказал я Черепашкиной. — Не смущайся её, пожалуйста.

По старой клюкволюдской привычке, Брусника была одета в ничего.

— Ой.

— Добрый день, — сказала дриадка, элегантно переступила через бортик джакузи и передала мне бутылку.

И пока я раскрывал фольгу, отворачивал проволочку и шатал пробку, моя дриадка села на Черепашкину сверху и принялась что-то нашёптывать ей прямо на ушко.

— Ой, — раскраснелась репортёрша. — Так я же… Ой…

Хлоп! — выстрелила пробка.

— Да ты расслабься, — сказала Брусника, передала Апрелине Ониловне бокал и дёрнула её за верёвочку купальника. — Тебе понравится…

Жёлтый купальник висел на фикусе. Черепашкина плавала звездой на поверхности джакузи и периодически подёргивалась в конвульсиях.

— Как думаешь, долго она так будет? — спросил я у Брусники.

— Я думаю, ещё минут пятнадцать. Дай девочке отдохнуть, — ответила дриадка. — Я в первый раз тоже не ожидала такого… э-э-э… напора.

— Правда?

— Ага. Ну ничего, — Брусника потянулась через меня за бокалом шампанского и груди дриадки скользнули мне прямо по лицу; ненасытный писос опять встрепенулся. — Привыкнет. Ты просто зови её почаще.

— Думаешь?

— А почему бы нет? Да и вообще, перевози её сюда, — сказала Брусника. — Сделай наложницей. Ты же вождь, Илья Ильич, да к тому же аристократ. Я ещё только начинаю изучать ваши порядки, но уже прекрасно понимаю, что тебе полагается гарем. А иначе как-то несолидно получается.

Гарем, — подумал я. — Звучит-то как.

— Иначе люди рано или поздно начнут шушукаться у тебя за спиной. Мол, барин слаб.

— Вот как?

А правда ведь, Брусника шарит! Но я не допущу такого! Не позволю! Я задушу все эти грязные слухи в зародыше! Раз на кону стоит репутация семьи, значит так тому и быть! Да!

ДА-А-АА!

Какие бы трудности не встали у меня на пути. Как бы тяжело мне не было. Как бы я не уставал от этого ежедневного жаркого и разнообразного секса с толпой прекрасных молодых женщин, я справлюсь! Костьми лягу, но выдержу!

Во славу Рода!

Во имя престижа семьи Прямухиных!

Так…

Ладно…

Это всё прекрасно, но пора возвращаться к делам. А дела мои — становление эрцгерцогом, свержение Императора Российской Империи и возвышение семьи Романовых. И тут, — хуяк! — загвоздка.

Не понимаю в чём дело. Даже ума приложить не могу, но факт остаётся фактом. Эта скотина до сих пор не протрезвела. С того момент, как мы вытащили Андрея Павловича из вампирского логова, прошло уже больше суток, и никто ему не подливал.

Точно не подливал.

Я бы заметил.

Поначалу я грешил на сердобольную Ваську, — ну любит девочка животных всяких; жалеет их как может, — но та сказала, мол, ничего не делала. Не верить словам сестры у меня не было никаких причин. Это ж Васька. Не знаю, есть ли в этом мире другой такой же честный, добрый и милашный некромант.

Ну… Сталбыть вот.

На скорую руку в подвале поместья были оборудованы две камеры, — если уж у Бориски Безродного есть личная тюрьма, то мне она нужна и подавно.

Полноценным подвалом это помещение, правда, назвать было нельзя. Скорее уж подполом. Низкий деревянный потолок, цементный пол, подпорки тут и там, трубы, кабели. Из освещения — голый цоколь с лампочкой на шнуре. Из мебели пара стеллажей в дальнем углу.

Клюкволюды к моему прихожу тут уже пошуршали. Убрали паутину, подмели пыль и выкинули порядка сотни трёхлитровых банок с заплесневевшими закрутками. Сердце кровью обливалось, когда они вытряхивали в компостную кучу солёные огурцы и патиссоны. Это ж сколько годной закуски улетело в помойку?

Ну ничего. Стоило вспомнить, как буквально вчера я сжёг два миллиона рублей, и скорби по огурцам как ни бывало.

Итак. В подполе поместья оборудовали две камеры. В первой сидел Яросрыв Неврозов. В своём ростовом костюме баночки мастики он вновь стал спокоен и рассудителен. Мы с ним даже перекинулись парой фраз о том-де, что как-нибудь потом вместе посидим и подумаем, как же порешать нашу ситуацию, ну а сейчас, мол, не время.

— Прекрасно понимаю, — сказал казак.

А после попросил спустить ему побольше книжек, желательно что-нибудь из альтернативной истории. Думаю, ему бы зашли учебники за десятый класс из моего прежнего мира; вот бы он, конечно, прихуел.

Ну а вторым узником Прямухинского поместья стал Андрей Палыч Романов.

— Где ты взял выпивку, скотина⁉

— Я ничо не брал, — язык у будущего императора заплетался. — Братиш, ну принеси пивка, ну пожалуйста, ну я прошу тебя, ну плохо, блин, ну принеси пожалуйста, ну «охоты», ну баночку, ну чо те стоит, ну блин…

— Зар-р-р-раза, — прорычал я.

В таком состоянии разговора не выйдет. Похоже, придётся потерпеть до завтра.

Я приставил ко входу в подпол охрану и отправился дальше. Первым делом проинспектировал деревню. За время моего отсутствия мало что изменилось; клюкволюды по-прежнему обживались и пока что не приступили к возделыванию земли. Быть может, пиздюля помогут аккумулировать их деятельность?

— Мохобор, — строго сказал я старому вождю. — Давайте-ка сегодня последний день отдыхаем, а завтра я жду от тебя подробный план развития сельскохозяйственных угодий.

— Да, молодой вождь.

— Помнишь, на что мы делаем упор?

— На авокадо, — ответил Мохобор.

— Отлично. Если понадобится косточка для рассады, скажи Кузьмичу. Пусть отправит кого-нибудь в город. Или в Москву, если понадобится.

Я чуть подумал и добавил:

— Сам не поеду. Нахер.

И впрямь, ну нахер. В ближайший месяц я планировал оставаться в поместье, да и потом без крайней необходимости из него не вылезать. Если уж местные пейзажи так хороши летом, то что же будет осенью?

Обожаю осень.

С этими мыслями я залез на тот самый дуб, с которого всё начиналось. На этот раз залез без проблем, легко и быстро. Ну да, моё тельце уже адаптировалось к нагрузкам. И если присмотреться повнимательней, то у меня даже появились мышцы, которыми можно было поигрывать.

Я удобно устроился на ветке дуба. Для меня сейчас настал момент мира и тишины. Я посидел так где-то с полчасика, полюбовался видами, слез и отправился дальше.

В доме кратенько пообщался с Ксенией Ильиничной. Она сейчас пребывала в восторге от медийности своего брата и уже настроила планов.

— Илья, это логичное продолжения развития рода, — сказала она.

А я не смог не согласиться. Ксюха завела разговор о женитьбе. Ей самой уже исполнилось восемнадцать, а Таньке будет в следующем году, так что пора. Да и я как бы тоже могу сыграть в эту игру, притом не раз, — гарему быть, уже решили.

Со свойственной ей холодной расчётливостью, Ксения Ильинична рассказала мне обо всех возможных пассиях, — и для себя, и для меня, и для Танюхи. Назвала кучу имён и фамилий, из которых я не знал ни одну. Привела аргументы за и против, поделилась прогнозами, высказала предпочтения.

— Ксюш, а это всё тверские? — спросил я после того, как сестра выговорилась.